Эта книга «Он вольность хочет проповедовать», выпущенная издательством Детская литература, лет семь простояла у меня на даче, она как запасная была.
Ну еще бы – книга про Петра Чаадаева – самобытного русского философа XIX века, друга Александра Пушкина. Такую в руки можно взять разве что с большой скуки.
Привез ее откуда-то получив на буккроссинге и поставил до лучшего времени, вот и стояла она. Однако на днях ради интереса взял и начал перелистывать дошел до момента как царь Николай объявил своим приказом Чаадаева психически больным и замер, вчитываясь в строки…
Закрыл книгу, посмотрел год издания – 1975, сдано в набор в апреле того года. Начал искать что-то об авторе книги – Игоре Смольникове, нашел и еще больше изумился. Мальчик из Ленинграда, 1930 года рождения, в июле 1941 года вместе с матерью был эвакуирован в Куйбышев из Белоруссии, где служил его отец, здесь же на Средней Волге получил среднее образование и уже в 1948 году вернулся в родной город на Неве.
Однако литературную деятельность школьник Смольников начал в Куйбышеве — в нем он посещал литературную студию в городском дворце пионеров, а это значит та творческая элита, которая выросла в столице Средней Волги была ему неплохо знакома.
Середина 1970-х – время, выхода книги про Чаадаева – это время, когда карательная психиатрия была одним из главных способов подавления инакомыслящих в СССР, тут же на тебе – 45 летний ленинградский писатель, выросший в «запасной столице» подробно рассказывают о том, как начиналась карательная психиатрии в стране, задолго до Советской власти. В книге за 39 коп., выпущенной тиражом 100 тыс. экз.
— Николай вызвал Бенкендорфа.
- Это который Чаадаев? — спросил царь. — Тот самый?
- Тот самый, ваше величество, — ответил Бенкендорф. — Наблюдение за ним мы вели постоянно.
- Проглядели, — не выражая особого неудовольствия, заметил царь.
- Какова будет воля вашего величества насчет виновного?
- Вот, погляди. — Николай подтолкнул к Бенкендорфу свое решение.
- Справедливо, — заключил Бенкендорф. — С присущей вашему величеству проницательностью.
Николай поднял на генерала непонимающие глаза.
- Все поступки господина Чаадаева лишены были здравого смысла и рассудка, — пояснил шеф жандармов. — Я хорошо помню его отставку. Затем эта дерзкая просьба о месте дипломата. Я навел справки, ваше величество. Оказалось, дед Чаадаева, будучи генерал-майором, помер в душевной болезни.
- На чем же он был помешан? — оживился царь.
- Он вообразил себя персидским шахом.
- Стало быть, внук пошел в деда. Прикажи осмотреть его лекарям, и пусть он сидит впредь у себя дома.
- Приказа об аресте не будет? — удивился Бенкендорф.
- Для чего? — благодушно возразил царь. — С умниками надо поступать умно. Распорядись все же, чтобы он нигде не печатался…
- Бенкендорф продиктовал письмо московскому генерал- губернатору Голицыну.
- С тонкостью иезуита Бенкендорф извещал своего адресата о том, что жители Москвы «изъявляют искреннее сожаление» свое о постигшем Чаадаева расстройстве ума, «которое одно могло быть причиною написания подобных нелепостей». И от лица императора требовал, чтобы Голицын принял надлежащие меры к оказанию «г. Чеодаеву возможных попечений и медицинских пособий».
- «Его Величество повелевает, — диктовал шеф жандармов, — дабы вы поручили лечение его искусному медику, вменив сему последнему в обязанность непременно каждое утро посещать г. Чеодаева, и чтобы сделано было распоряжение, дабы г. Чеодаев не подвергал себя вредному влиянию нынешнего сырого и холодного воздуха; одним словом…»
- Бенкендорф задумался, а писарь застыл с поднятым над бумагой пером.
- «…одним словом, — снова на мгновение осветилось изнутри лицо графа, — чтобы были употреблены все средства к восстановлению его здоровья».
- Чаадаев ничего не подозревал, когда увидел шагающих через сад трех жандармских офицеров и одного штатского с кожаной сумкой.
- Старший из офицеров осведомился, точно ли видит перед собой господина Чаадаева, представился и сказал, что по распоряжению генерал-губернатора они должны произвести осмотр и изъятие принадлежащих Чаадаеву бумаг.
- Чаадаев пропустил их в квартиру и во все время обыска не сдвинулся со своего кресла.
- Иван Яковлевич враждебно глядел на жандармов и без нужды приходил в кабинет и уходил оттуда. Штатский набивал рукописями сумку, а когда ее не хватило, стал складывать листы стопкой на столе. Жандармы раскрыли книжные шкафы и деловито перебирали книги.
Утром у обер-полицеймейстера Цынского Чаадаев с недоумением выслушал приговор о том, что отныне должен Считать себя больным…
— Я совершенно здоров, — машинально сказал он.
- Вы должны поправить свое здоровье… — Цынский разговаривал с Чаадаевым вежливо и даже обходительно. — Государь император проявляет о вас отеческую заботу.
- Но за больными должен смотреть доктор, а не полиция!
— Ах, Петр Яковлевич, — с некоторым раздражением произнес Цынский, — какой резон нам с вами спорить? Тут воля государя, а вы толкуете бог знает о чем…
— К чему эта комедия? — вскипел Чаадаев. — Лучше уж сразу сажайте в желтый дом!
- Вот вы уже и обеспокоились, — укоризненно посмотрел на него Цынский, — и напрасно. Вы будете жить у себя, как и жили. Все останется по-прежнему…
— А мои бумаги?
- Бумаги ваши придется задержать.
- Утром к Чаадаеву явился пьяный штаб-лекарь.
- Появление сего эскулапа, пахнущего водкой и табаком, изрыгающего хулу на «помешанного щелкопера», было столь диким, что Чаадаев взял его за шиворот и выставил в прихожую.
- Там с ним объяснялся Иван Яковлевич.
- На другой день штаб-лекарь пришел почти трезвым, но брань не прекратил.
- Чаадаев пожаловался генерал-губернатору. Через неделю прислали нового доктора.
- Это был неглупый и совестливый господин, по фамилии Бок, который понимал всю щекотливость возложенной на него миссии. Он ни словом не заикался о мнимой болезни подопечного. Приходя, Бок спрашивал книги, в которых можно было найти сведения по медицине древних. Он пристраивался на некоторое время за ломберным столом в кабинете Чаадаева и делал для себя выписки в толстую тетрадь. Потом ставил книгу на место, благодарил Чаадаева и тихо исчезал.
- С визитами этого врача Чаадаев должен был примириться……