Болгарская Безымянка и Куйбышевский мединститут в 1927-1938 годы

Вера Тележко в 1971 году

По совету поэта Георгия Квантришвили, продолжаю печатать воспоминания старожилов Куйбышева. Сегодня мемуары Веры Тележко, полностью они выложены здесь

— …Папу по работе перевели с повышением в должности … в 1927 г. в г. Самару на должность Главного инженера Управления лесов местного значения при Самаро-Златоустовской железной дороге.

Квартиру нам дали на ст. Безымянка (в 7 км. от Самары) в двухэтажном кирпичном доме. Таких домов в посёлке было всего три, остальные дома были дачного типа. Вокруг нашего посёлка были яблоневые и вишнёвые сады, принадлежавшие болгарам. Родители покупали у них яблоки и вишню в больших количествах.

Мама делала на зиму очень вкусное вишнёвое и яблочное варенье, мочёные яблоки и арбузы. Яблоки засаливались в капусте и были очень вкусными.
С вишнёвой наливкой у меня связано очень неприятное воспоминание. Я и мой брат Стива, которому было всего четыре года (он младше меня на два года) наелись вишни из четверти, в которой была наливка. Что с нами потом творилось трудно описать. Мы валялись трупами, родители не могли ничего понять, пока я наконец не пришла в сознание и не рассказала о нашей проделке. Вызвали врача, он сделал нам промывание желудков, а потом нам давали какие-то лекарства.
Вообще-то всеми детскими болезнями: корью, ветрянкой, мы болели коллективно. У меня с детством связано ещё одно неприятное воспоминание, это рыбий жир, которым поили в основном меня, как самую малокровную.
В посёлке, где мы жили, был клуб барачного типа. В трёх километрах от станции с одной стороны была психиатрическая лечебница (её все называли  сумасшедший дом), а с другой стороны станции протекала река Самарка и её приток Старица, в которых в то время, водилось очень много рыбы, особенно сомов.

бабушка Веры Тележко

Запомнился мне один случай, когда мы пришли на Самарку, то увидели на берегу огромное количество гниющих трупов сомов, издающих ужасающий смрад. Папа был очень возмущён и сказал, что какие-то варвары глушили рыбу взрывами.

Сады вокруг Безымянки исчезли в годы коллективизации и тогда, когда ввели непомерные налоги на каждое плодовое дерево.

Позже было построено в посёлке каменное здание кинотеатра и клуба. В Безымянке было две школы — семилетки.

Я поступила в школу №46. Учиться я пошла в 6 лет, без ведома родителей. Меня записала в школу моя сестра Ира тайком от родителей. Собираясь утром в школу, мы говорили, что я иду к Ире в класс послушать её учительницу. Выяснилось, что я учусь, совершенно случайно. Дело было так: моя сестра Ира лицом была похожа на маму, а младший брат Мстислав (мы его звали Стива) был похож на папу, а я, как говориться ни в мать, ни в отца. Это служило поводом для поддразнивания меня этой парочкой, когда они сердились на меня за что-нибудь они говорили, что я им не родная. Однажды вечером, рассердившись на насмешки брата и сестры я ушла из дома.

Отойдя на небольшое расстояние, я решила перейти кювет у железной дороги, в котором была вода. Там я свалилась с небольших мостиков, вся вымокла и чуть не захлебнулась. На моё счастье в это время и в этом месте шла моя первая учительница Ксения Павловна. Она вытащила меня из воды и привела к себе домой: вымыла, переодела в сухое платье и напоила горячим чаем. Потом стала выяснять причину моей столь поздней прогулки, да ещё в одиночестве. Было уже совсем темно и мы договорились, что она отведёт меня домой рано утром. Я сама её об этом просила, то ли из-за боязни, что мне попадёт от родителей, то ли из-за желания наказать всех за их насмешки.

Ксения Павловна очень нежно со мной обращалась, рассказала мне много интересного о своей жизни, показала свои альбомы и подарила мне открытку с картиной Саврасова «Грачи прилетели». Она на всю жизнь стала моей любимой картиной. В эту ночь в моей семье был большой переполох из-за моей пропажи, отец всю ночь меня искал, мама не спала.

На утро, когда уже рассвело, мы двинулись в путь к моему дому. Конечно, о наказании не было и речи, была большая радость, что я нашлась.

Тут-то Ксения Павловна и рассказала, что я её любимая ученица и учусь хорошо. Это очень удивило моих родителей, т.к. они не знали, что я уже учусь в школе. Ксения Павловна сказала, что меня приняли в 6 лет, так как в школе был недобор учеников 1921 г. рождения и долго группа не укомплектовывалась. К великому сожалению, нас первоклашек, Ксения Павловна вышла замуж и уехала из Самары.

Во втором классе у нас была Мария Викторовна. Она была тоже хорошей учительницей, но она прихрамывала на одну ногу и была старше, поэтому нашим идеалом оставалась Ксения Павловна.

Из своих школьных подруг в начальных классах я помню только Веру Хлесткову и Марусю Кавыршину. Первая была злой и желчной девочкой, а Маруся была очень хорошей девочкой, но судьба обошлась к ней очень жестоко. В 6 классе один из мальчишек- хулиганов столкнул её со сцены, где она пыталась играть на пианино. Она ударилась носом об парту, из носа хлынула кровь и кто-то потащил её зимой к колонке с ледяной водой. После этого у неё было рожистое воспаление, а затем провалилась переносица. От неё шарахались парни, думая, что она больна венерической болезнью. Когда началась отечественная война, она ушла добровольцем на фронт, но в 1943 г. вернулась домой и вскоре, не выдержав такой жизни, она повесилась.

родители Веры Тележко

В детстве я была маленьким, худосочным и очень впечатлительным ребёнком, страдала от малокровия, а позднее мучалась приступами тропической малярии. Папа в шутку называл меня копеечкой.

Радио и телевидения в то время ещё не было и мы развлекались, как могли. Позднее брат собрал детекторный приёмник – это был фурор. Очень часто папа устраивал домашние спектакли. На Новый год мы украшали игрушками и конфетными фантиками большой мелколистный фикус, т.к. ёлки были запрещены в то время. Несмотря на запрет, рождество, и пасха у нас отмечались хорошим обедом, пирогами, куличами, и творожной пасхой. В другое время мы сами пытались себя развеселить: рассказывали различные истории,  часто очень страшные.

Однажды, летним вечером, мы компанией с соседскими ребятами сидели на скамейке перед нашим домом и рассказывали страшные истории о приведениях и убийствах.

Мама была на учительской конференции и должна была приехать домой около 23 часов, т.к. пригородные поезда ходили очень редко. Мы решили подождать её, но она почему-то задержалась. Было очень жарко и мы с сестрой ушли спать на чердак, где папа положил сено и иногда там ночевал. Через несколько минут мы, напуганные шуршанием то ли мышей, то ли наэлектризованные страшными историями, нам чудились всякие тени, думалось о всякой нечисти.

Мы спустились по лестнице и пошли снова к калитке встречать маму. Папа и брат спали на веранде. Подул небольшой ветерок. Посидев немного на улице, мы пошли в дом, чтобы лечь спать. Сестра шла впереди, я за ней.
У нас перед домом рос огромный куст китайской желтой смородины, её развесистые ветви касались земли. Когда я поравнялась с этим кустом я увидела, руки, которые поднимали ветки смородины, а потом увидела белое длинное платье.

Я закричала истошным голосом, вбежала на веранду и потеряла сознание. Разбуженный моим криком папа принялся приводить меня в чувство.
Мама, которая задержалась, так как продолжала обсуждать со своими коллегами результаты конференции, от станции (400 — 500 м от дома), тоже услышала крик и поспешила домой.

Когда я пришла в сознание, я вся тряслась от страха и стала рассказывать, что видела приведение.

Оказывается наша соседка вышла в белой ночной рубашке закрыть ставень на окне, который скрипел от ветра.

Был и смех, и слезы. Напугавшая меня соседка сама тряслась от страха из -за моего дикого крика. В последствии я боялась проходить ночью мимо этого куста и если была с провожатым, то просила проводить меня до крыльца.
В 14 лет я увязывалась за сестрой, которая ходила с молодыми людьми на танцы в новый клуб.

Я сама сшила себе выходной костюм из старой гипюровой маминой кофты и сарафан из какого-то бабушкиного салопа. Мне казалось, что красивее костюма не было ни у кого. Очень гордилась, когда кто нибудь хвалил меня за то, что я сшила себе такой нарядный костюм.

Родители, отпуская нас с сестрой в клуб, тайком шли туда же и следили за нами.

Очень смеялся папа, когда я прихорашивалась глядя в темное окно, за которым он стоял с мамой и наблюдал за нами.
8;10 классы я заканчивала в школе №24 в г Самаре, которая в 1935 г. была переименована в г. Куйбышев. Ребята в классе этой школы были старше меня на год и даже на два, поэтому особой дружбы у меня с ними не было.
Запомнились Юра Федоренко, который сидел со иной на одной парте и Саша Христич, который был самым старшим и очень покровительственно ко мне относился. Я уже писала, что меня мучили приступы тропической малярии, даже один экзамен по математике за 10 класс я сдавала с температурой 39оС, у меня начался приступ малярии.

Экзамены за 10 класс сдала на хорошо и отлично. В 1938г. подала заявление и документы в Куйбышевский медицинский институт  на хирургический факультет.
Мне было 16 лет, а в мединститут принимали тогда с 18 лет, поэтому мои документы приняли условно и направили запрос в министерство.
Все лето я готовилась к вступительным экзаменам в институт и регулярно справлялась в приемной комиссии пришел ли ответ из министерства.
В институте шел ремонт и очень пахло отвратительной масляной краской, мне же казалось, что это трупный запах. Дело в том, что у меня очень острое обоняние, и я не терплю резких запахов. Кроме этого, один мой знакомый студент – медик решил меня познакомить с анатомичкой. Когда мы вошли в помещение анатомички на столе лежал труп, от него шел ужасный запах и я едва не потеряла сознание и кое – как с помощью своего спутника выползла на свежий воздух. Тут моё желание поступать в мединститут стало быстро убывать.
Когда через месяц пришел отрицательный ответ на запрос я даже обрадовалась.