О «Левиафане» без истерик

Плохо, очень плохо, что с недавних пор Самарскую область в России и мире начали ассоциировать с шумными ультраортодоксами в области православия — это не прибавляет ей инвестиционной привлекательности. И явно идет во вред усилиям светских властей региона, работающими над позитивным имиджем Самарской области.

Да, и поторопились наши крикуны устроить скандал с требованиями наказать и покарать.

Песков отказался признать Левиафан «чернухой»

Читаем мнение пресс-секретаря российского Президента Дмитрия Пескова: «Во-первых, это здорово, что появляется такое кино. Любое кино должно вызывать спор. «Левиафан» из всех номинантов на «Золотого орла» вызвал наиболее острую дискуссию, но это и здорово. Общество должно жить, должно переживать. Я пиратскую версию фильма не скачивал, но воспользовался служебным положением и попросил, чтобы скачали, посмотрели, а потом пересказали. Единственное — мне бы очень хотелось, чтобы сначала «Левиафан» вышел в российском прокате». 

Игумен Спиридон (Баландин)

Игумен Спиридон (Баландин):  Первое, что пришло лично мне в голову по окончании просмотра – на экране не настоящее, а возможное будущее….

И то, что открывается взорам, по-настоящему страшно. Закрыть глаза ладошками? Как дети. Или спрятать голову в песок? Как страус. Чур меня! Лучше буду жить внутри собственного мифа, который строил столько лет. Да не будет.

Звягинцев пророчествует. ЭТО главное в фильме, а не панорамы величественного Севера, не водка из горла, не отношения адвоката с любовницей, не коррупция и не общий «реализм» происходящего.

Главное – грядущий беспросвет царства антихриста. И Звягинцев мастерски его изображает. Да, от фильма плохо пахнет, но это не труп таланта режиссёра воссмердел, нет. Это запах серы, аромат нашего будущего, запах зверя.

Если сравнить «Левиафана» Звягинцева и «Антихриста» Триера, то последний проиграет, потому что в нём от сына дьявола одно лишь название, в то время как «Левиафан» его ПОКАЗЫВАЕТ.

В фильме есть как бы епископ, как бы священники, как бы храм, но не видно Церкви, следовательно, нет и антиклерикализма. «Владыка» Звягинцева – слуга Левиафана, а не Христа, показывается время, когда взят от мира сего удерживающий (2 Фес.2, 7).

Вопрос мужика: «Где твой Бог милосердный?» и прочее «безбожное» – разверзаемое режиссёром пространство вопля с Креста: «Или, Или! Лама савахфани?» (Мф.27, 46). Все эти вещи лежат на поверхности, более того, вынесены в самое заглавие работы. Напомню, что Левиафан на страницах Библии – символ дьявола.

Безусловно, фильм – серьезное предостережение духовенству: «Блюдите убо, како опасно ходите» (Еф.5, 15). Звягинцев показывает финал пути, который последние десятилетия усердно выстилался благими намерениями.

Цель не оправдывает средства – это ересь. Бесконечные поиски спонсоров, заигрывания с властью ради бонусов из местных и федеральных бюджетов, ставшая притчей во языцех коммерция… Мы строили, строили и, наконец, построили (с). Но ведь похоже!

Есть в фильме кресты и купола, духовенство, блестящая проповедь – всё есть, Бога нет. Не Звягинцева следует поносить за безбожный или антироссийский фильм, а посмотреть на самих себя, пока еще не поздно. Перечитать Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, наконец…

Какую еще проблему поднимает «Левиафан»? Проблему понимания фразы апостола Павла о том, что нет власти не от Бога (Рим. 13,1). Её смысл – если власть не от Бога, то это и не власть.

Всё просто. Смиренно, безропотно покоряться любой дряни, окружённой государственными символами, чиновнику потому что он чиновник – в словах апостола Павла нет и никогда не было такой мысли, это какая-то форма человекобожия, китайщина (кстати, сегодня актуально), а не христианство.

Я верю – сегодня ещё не поздно, и Звягинцев показывает возможный вариант, а не то, что непременно будет. Но Ниневии следует покаяться, время к тому располагает.

Шрамко

Священник Александр Шрамко:

Что лично меня заставляет высказываться еще … по поводу этого фильма? На мой взгляд, это не просто фильм. Неважно, шедевр или не шедевр, об этом судить не берусь. Но все более укрепляюсь во мнении, что этот фильм – веха. Своего рода пророчество.

И здесь на ум приходит аналогичный знаковый фильм своей эпохи «Покаяние» Тенгиза Абуладзе. Рекомендую пересмотреть этот несомненный шедевр, чтобы до конца убедиться в резонности этой параллели. Не знаю, было ли так задумано или вышло интуитивно, но «Левиафан» видится каким-то обратным отражением «Покаяния».

Ключевой образ – храм – присутствует в обоих фильмах. В обоих фильмах гибнут и страдают люди. В одном – за храм, в другом – из-за храма. Все похоже – только в обратной перспективе.

В одном фильме храм – символ свободы и спасения, в другом – символ гнета и безотрадности. Более того – символ побеждающего вселенского Зла, которому, как грозному Левиафану, не в силах противоречить человек.

Где же источник этого Зла? В фильме присутствует два «левиафана»: один в виде мертвого живописного скелета, другой – в виде играющего в морских водах кита. Первый безопасен, второму приносит себя в жертву героиня фильма. Точно так же есть и два храма: один – в бездействующих развалинах, где забавляются подростки, второй: новый, царствующий над миром, победивший этот мир.

Между старым храмом и местом, где подымется новый храм (пока на этом месте Дом), скелет мертвого «левиафана». Прошлое, настоящее и будущее. Некогда в прошлом, говорят, «левиафан» был силен, но его убили, а храмы его разорили. В бессилии и мертвости все это очень даже мило смотрится. Это «достояние культуры», «наше наследие» и пр. и пр.

Жители прибрежного города проходят равнодушно мимо скелета умершего гиганта, как мы проходим мимо исторических памятников – скелетов былого величия веры. В храмах этой веры поселилось запустение в виде складов и филармонических залов…

И в разрушенной церквушке у подростков своя «культурная программа»: с гитарой у костра под пиво с сигаретами. В бликах от костра то там, то здесь выхватываются из тьмы иконописные сюжеты, но сейчас они не иконы, они не наполнены содержанием, это просто «явление культуры».

Взгляд главного героя подымается к пустому, обшарпанному куполу, и здесь пробегает связь с будущим храмом, когда точно так же подымает взгляд к такому же куполу, но уже новому и святящемуся, сын подлеца мэра.

Ради этого притчевого содержания, как и не раз в фильме, пожертвовано реалиями жизни и логикой сюжета. Так что не стоит недоумевать, как это делает Дмитрий Быков: мол, как это режиссер отстал от жизни на несколько десятков лет – где это сейчас подростки собираются в развалинах у костра, все либо дома в интернете, либо собираются вокруг компьютерных клубов.

Такого же рода и вопрос, почему нужно было строить храм обязательно на месте дома, а не рядом? Все эти «нестыковки» намерены и обусловлены тем, что перед нами притча, а не «социальное кино», где так важен реализм.

Как и положено в притче, везде в фильме действуют довольно плоские и надуманные образы персонажей. Каждый из них воплощает какую-то идею, и этим исчерпывается его содержание. Не всякий зритель это поймет, потому что одни плохо представляют себе жизнь «за мкадом», а другие – точно так же «в палатах». На самом же деле весь реализм сводится к содержанию нескольких строчек из В. Высоцкого:

…Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
…В церкви смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан…

Нет, и в церкви все не так
Все не так как надо.

Зритель же покупается на «художественную убедительность» и начинает верить, что так оно и есть в жизни. Оно-то как бы и так, да не все так. Даже церковные люди, например, купились на будто бы убедительность показанных церковных реалий. Однако они местами совершенно не соответствуют действительности.

Этот митрополит, главный вещун Зла, вовсе не похож на настоящего митрополита именно в том, что кажется наиболее убедительным – в его связях с мафиозным начальством в лице мэра. В эпизодах их общения мирской начальник выглядит жалким просителем, а митрополит над ним – господином, высшим авторитетом.

В жизни такое возможно только в виде частной метаморфозы. Как правило, все наоборот – это архиерей всегда проситель, а мирской начальник к нему снисходит в своем благоволении. Русская церковь всегда страдала и страдает от цезарепапизма, а не от папоцезаризма.

Таким образом, перед нами вовсе не «классический архиерей РПЦ», а лицо совершенно абстрактное, некий притчевый «великий инквизитор», но в знакомых одеждах и знакомых позах, что и приводит к заблуждению.

Точно так же и все прочие беспрерывно поглощающие водку персонажи скорее принадлежат к некому гротескному притчевому миру, чем к какой-либо конкретной стране, хотя бы и России.

Но среди прочих в притче выделяется один герой – это адвокат и друг главного героя Дмитрий. Именно этот образ нам открывает главный посыл фильма. Ведь это он, и только он, а не «главный герой» Николай пытается стать на пути оживающего Левиафана.

Николай согласен уже подчиниться, и не только он. Да и все в этом городке, как те безгласые и безголовые рыбы на конвейере не зря так отчетливо показанного рыбного завода. Рыбы полностью подчинены сортировке – каждому свое место, так же и людям в царстве Левиафана.

Обращу внимание попутно и на аллюзию по отношению к тому образу рыбы, что есть в христианстве… И вот один Дмитрий делает попытку «удою вытащить левиафана», нарушить мерное движение конвейера, где заранее все предопределено и где каждый должен только смириться и подчиниться.

И при первой же такой попытке он слышит не угрозы, а вопрос: «Ты в Бога веришь?» Кажется, в самый неуместный момент и от, безусловно, неблагочестивого человека, которому предъявлен компромат. Но все становится логично, если это понимать как предупреждение от «самого» Левиафана на самом старте затеи. «Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его?»

И Левиафан, которому подчинено все, выбивает у него почву из-под ног через искушение женщины, которая внезапно, вне всякой логики, по внутреннему иррациональному зову, сама приходит к нему в номер. И тут, когда «дело сделано», она задает ему тот же вопрос: «Ты в Бога веришь?» Как резюме сделанного и напоминание того, о чем был предупрежден в первом вопросе.

Дмитрий не понимает и раздражается, почему все задают ему один и тот же вопрос. «Я верю в факты!» Факты? Это те самые, что «правда без истины», о чем потом пространно вещает, подводя итоги, глашатай Левиафана в митрополичьих одеждах?

И всех нас, как побежденных, заставляют выстоять вместе с безгласыми прихожанами и выслушать его проповедь от начала до конца. Сын мэра смотрит на икону и отец, наклоняется к нему и говорит шепотом: «Это наш Господь, он все видит».

Он все видит и от него не укрыться, он действует в этом мире через людей облеченных властью. «Мы, конечно, соработники – одно дело делаем. Но у тебя свой фронт, а у меня свой…. Всякая власть от Бога, а где власть, там и сила..» — поучает мэра митрополит.

Подводя итог, можно сказать, что идея фильма не о тотальной власти неправового государства и даже не о «негативах» церкви. Можно было бы назвать эту идею атеистической, но это будет не совсем точно, эта идея против Бога, но не отрицающая Его бытие, а показывающего Его не как Бога христианского, но как всевластное Зло, правящее миром, как могучего Левиафана, для которого люди только марионетки или отработанный материал. Все служат этому чудовищу, выполняя его волю.

Нельзя не обратить внимание, что мафиозный мэр совсем мало делает сам, он выполняет только свою определенную роль. Многое совершается через других людей, близких, друзей, соседей… И священник, по виду простой и благочестивый, весь такой «положительный», нужен только для того, чтобы через его уста был возвещен приговор «левиафана».

Каждому предопределено свое место, злой рок правит миром. Но это не персонифицированный рок. Нас хотят убедить, что это и есть христианский Бог. Что пока Он со Своей Церковью был в изгнании, пока он был мертвым скелетом, люди жили спокойно в своем Доме своими маленькими радостями…

В фильме то и дело звучит тревожная музыка, как гул просыпающегося зверя. Он просыпается и начинает снова править миром, подминая под себя людей. Фильм как бы говорит: «Не надо искать дорогу к храму… Эта дорога ведет к плахе с топорами… Лучше убейте Левиафана – он в жизни пока еще не так силен, как в фильме»…

Я начал с того, что есть фильмы-вехи, открывающие и прорицающие новую эпоху. Когда-то фильм «Покаяние» возвестил о поиске Церкви, о возвращении к Богу. Фильм «Левиафан» возвещает о разочаровании, и не только в «плохой» церкви, но и в вере и в Боге вообще.

Это тревожный знак, но он же может стать и полезным, если мы, внутри Церкви, сможем его первыми осознать.

Это своего рода призыв для нас: «Опомнитесь, не благодушествуйте… Когда-то это уже было… Вы довели Церковь до такого состояния, что ее начинают бояться, как свирепого Левиафана… Она вызывает все больше и больше отторжения… Не сегодня-завтра с ней начнут открыто бороться… Танцы на амвоне на этом фоне покажутся невинной шуткой… Если не изменитесь, постигнет вас пагуба».

Монах Диодор (Ларионов)

Монах Диодор (Ларионов)

Надо сказать, что о «Левиафане» Звягинцева я узнал из рецензий в интернете, которые в последнюю неделю стали расти в геометрической прогрессии, причём одни авторы превозносили фильм до небес, а другие проклинали. При этом бросается в глаза, насколько сильно обострились чувства у людей со специфически «патриотическим» сознанием: снова это ощущение обиды, плевка в душу, ощущение, что наврали о христианстве, оболгали Родину — её и так поносят и хотят втоптать в грязь, а тут ещё это злосчастное кино. Говорили так же и о заказном характере фильма, о его нацеленности на западную аудиторию, ожидающую «хорошее» кино о «плохой» России… Но когда два дня назад появился отзыв протоиерея Георгия Крылова на  сайте «Богослов.Ru», в котором автор сжигал не только диски с фильмами и самого режиссёра, но и всю русскую литературу заодно, а потом постепенно перешёл на язык неконтролируемого потока сознания, так что я даже усомнился в здравии и психологической вменяемости отца протоиерея вследствие пережитого стресса от просмотра фильма…, — тогда я понял: надо смотреть!

Фильм начинается со сцен неописуемо красивой природы и захватывает с первых кадров. Остатки брошенных судов на берегу соседствуют с величественным скелетом кита, когда-то выброшенного на берег, а полуразвалившиеся пятиэтажки — с непоколебимой и словно бы не подверженной тлению северной природой, скалами и заливами, прибрежными насыпями и вечным северным морем.

Когда нет претензий и позирования перед публикой, когда художник не выдаёт свой стиль за язык бытия, а позволяет бытию говорить на его собственном языке, тогда зритель откликается не на какие-то надуманные теории и идеи автора, а встречается с самой действительностью, и всякий раз такая встреча происходит у каждого человека по-своему.

Происходит нечто неуловимое, но единственно важное, какое-то изменение, сдвиг, некое экзистенциальное событие. Это параллельное существование личной драматической истории и вечной не изменяющейся природной стихии, живущей своими законами, красной нитью проходит через весь фильм и, кажется, намеренно подчёркивается режиссёром. Мне это напомнило точно такое же ощущение в книге «Море, море» Айрис Мёрдок. Когда в середине фильма, в один из кульминационных моментов, главная героиня, решившаяся на отчаянный поступок, приходит на берег, на фоне её лица, показанного крупным планом, в море выныривает и плещется огромный кит, который, несомненно, символизирует Левиафана. Морской кит, напоминающий о чудовище-Левиафане, как символ, отражает внутреннее воздействие Левиафана невидимого, выбирающего жертв по собственной прихоти.

Развитие сюжета идёт настолько динамично, что удерживает всё внимание на протяжении 120 минут. Причём, если вначале сюжет раскачивается неторопливо, как будто хочет обмануть неискушённого зрителя картинами ландшафта и заболтать его бдительность семейными неурядицами и сценами пьянства, то вторая половина фильма развивается в темпе остросюжетного триллера. Сильнейшие образы, особенно в исполнении Серебрякова, заставляют погрузиться куда-то на глубину и в этой глубине видеть личность во всём её измерении, в её падении и незащищённости, в страдании и надежде. И на этой глубине естественным образом рождается вопрос о Боге.

Некоторые рецензенты (особенно прот. Крылов) сетовали на то, что в фильме «ничего не сказано о Боге». А мне показалось, что главная тема фильма — это Бог. Нет, не судьба Иова, не государство, ставшее Левиафаном, не сложности криминальной России, не лицемерие церковников. Это всё фон и предпосылка для главного вопроса, который, кстати, прямо задаёт в одном из эпизодов герой Серебрякова: «Где твой Бог?» И ему отвечают: «А ты какому богу молишься?» И это даёт указание на то направление, в котором следует искать ответ. Можно заметить, что на протяжении фильма герои постоянно задают друг другу в разных ситуациях один и тот же вопрос: «Ты веришь в Бога?» Но никогда не звучит прямого ответа, ни утвердительного, ни отрицательного — собеседники лишь пожимают плечами, либо отговариваются («я верю в факты»), указывая на неуместность вопроса. Однако всегда создаётся ощущение некоей недосказанности, неловкости, посредством которых обнаруживается провал в подсознание, где этот вопрос живёт и не даёт покоя, даже нарывает, образуя гнойники. Здесь симптоматичной оказывается роль официальной церковной власти: она, насколько это видно из фильма, единственная, кто не задумывается над этим вопросом и у кого ничего не болит. Эта рана мучает алкоголика, мучает изменницу-жену, даже бандюгу-губернатора (он тоже задаёт такой вопрос). Она тревожит и простого сельского попа. Но когда начинает говорить митрополит, и в финале это звучит ужасающим аккордом, всякий вопрос о Боге словно исчезает. Словно его и не было никогда. Не было трагедии, смерти, слёз, преступлений. Не было греха и искупления. Словно Христос не воплотился.

И после этого заключительного аккорда мы снова видим безмолвие природы. И теперь это уже переосмысленная природа. Природа, тихо и смиренно, как Бог, присутствовавшая при всех событиях в рассказанной истории. Мы поднимаемся на новый уровень и видим, что Левиафан, пожирающий этих людей, меняет маски, преобразуется, пожирает каждого своим собственным способом. Но за всеми этими масками стоит настоящий Левиафан — утрата веры, безверие. Левиафан вздымает свою гриву, когда на зов этих грешников, алкоголиков, блудниц и убийц, Церковь отвечает пустой риторикой, усыпляющей совесть, помпезными шествиями, грандиозными стройками. Она ослеплена лучами Левиафана — научилась играть, сидя у него на брюхе, и даже не замечает, что первой устремляется с ним на дно. Левиафан — там, где вместо рыбы даётся камень, где вместо веры — лицемерие. Где вместо хижины Иова — белокаменный храм.

Заключительные виды природы говорят о присутствии. Безмолвный океан больше может сказать о Боге в этой казалось бы печальной истории, чем богоустановленные институты, продавшие себя в рабство за лесть и похвалу. Так получается, что океан дарит надежду. Бог сильнее Левиафана, даже если в жизни, как у Иова, всё оказывается во власти последнего.

Недосказанность в фильме только видимая. Мне кажется, фильм пробуждает веру. Веру в совесть, веру в святость, веру в чистоту души. Веру в Бога. Драма, раскрытая в фильме, только кажется личной или социальной. На самом деле это универсальная драма, в которой обнажаются исконные для человеческой души противоречия, свидетельствующие о возложенном на неё бремени выбора между добром и злом.

Есть поговорка, что молодца и сопли красят. Такими «соплями» в фильме оказывается совершенно неправдоподобное изображение духовенства. Карикатурный митрополит то и дело за столом наставляет губернатора на верный путь вымученными и как будто бы написанными заранее фразами, которыми нормальный человек не выражается. Приходской священник сходу начинает, как безумный, цитировать встретившемуся алкоголику пассажи из Библии… Во всяком случае, неудачность этих эпизодов, мне кажется, не случайна: она органично вписывается в общий экзистенциальный подход режиссёра к реальности. И в этой реальности нет места таинственному бытию Церкви, коль скоро фильм не выражает — и не может выражать — подлинного богословия спасения. Поэтому здесь и не надо искать того, чего в этом фильме нет.

Но то, что в этом фильме есть, крайне необходимо усвоить сегодня в первую очередь верующим. Режиссёр не подводит к осмыслению отношений между Богом и миром в перспективе церковного бытия, потому что он не богослов; но он показывает, как все эти страдающие и погибающие души попадают в водоворот, устроенный Левиафаном, если Церковь отсутствует. Если она изменяет своей сущности и выступает в роли самого Левиафана. История бесконечно повторяется: именно Церковь в лице своих служителей снова и снова предаёт и распинает Христа. Режиссёр всеми возможными средствами пытается лишь указать на то, что эта проблема актуальна и современна.

Ещё хочу сказать, что многие рецензенты писали о различных нестыковках в сюжете, о нелепом поведении героев, о несовпадениях с «Книгой Иова» и другими библейскими персонажами, об искажении российской действительности, церковной действительности, и прочее. Я всё это оставляю за скобками, потому что эти копания не дают ни малейшего шанса к тому, чтобы приблизиться к пониманию той задачи, которую ставил перед собой режиссёр и которую он выполнил блестяще. В данном случае правда — это то, что говорит автор и художник. И от этой правды только и стоит отталкиваться.

Тому, кто не смотрел фильм, советую никого не слушать, не читать возмущённых отповедей и рецензий, дышащих праведным гневом и обидой на затронутые «святые чувства», и обязательно посмотреть. После просмотра становится абсолютно ясно, что режиссёр не рассчитывал ни на какие награды, а спокойно снимал то, что ему важно, и рассказывал о том, что для него дорого. В фильме Звягинцева нет никакой обиды для России, потому что показанная действительность, хотя она может быть и утрированна в некоторых моментах, касается не России, — она касается всякого человека, независимо от национальности и страны проживания.  Европейские и американские режиссёры уже давно во множестве снимают подобные социальные драмы, и это свидетельствует о зрелости общества, в котором эти фильмы появляются. Но такого универсального размаха, как в «Левиафане», я всё-таки не встречал. «Левиафан» — это очень зрелый фильм. Это честный и ответственный, фильм о Боге и о вере. Это фильм о духовной реальности и о том, в каком отношении к этой реальности находится современный человек.

Для меня этот фильм — праздник.

Реклама