Самара. Район «Ямы» -1

Вид на Засамарье из «Ям»

Районы Самары, выходящие на реку с тем же названием интересуют не меня одного. У кого-то интерес к ним сязан с воспоминаниями молодости, другие проявяют любознательность по практическим соображениям. Район самарских Ям — малоизвестная территория хотя она находится практически в центре города.

Описал этот район Самары, пройдя по заново территории своей юности, Илья Круговой — ныне один из руководителей самарской бумажной прессы.

Несколько лет назад эти очерки вышли в «МК в Самаре». Сегодня он предложил их блогу  «Город на реке Самара», учитывая специфический характер ресурса и то что в Интернете эти материалы ранее выложены не были

ЯМЫ. ГОРОД-КЛАДБИЩЕ

Те, кто мало знаком со старой частью города, располагающейся, в отличие от Хлебной площади и Ленинградской, на отшибе, имеют ошибочное представление, что «по ту сторону» ничего, кроме полубандитского Запанского и Речной больше нет. А чуть повыше только старое городское кладбище, да мебельная фабрика. Вершина своеобразного треугольника, расположенная как раз между поселком Шмидта и станцией Речная, скрыта от людских глаз весьма надежно, и если не знать, что в этой части города тоже есть маленький поселочек, то обнаружить его без посторонней помощи не представляется возможным. Это архитектурное убожество деревянного зодчества многие из тех, кто знаком с географией города, имели честь знать под названием Ямы. Такое имя носил, да и носит, маленький анклав, расположенный за железнодорожными путями между поселком Шмидта и поселком братьев Кузнецовых.

В ЧЕМ СИЛА, БРАТ?

Когда-то, еще в приснопамятные совковые годы, планировалось так, что Ямы должны были стать поселком Кузнецовых. Или наоборот… Так или иначе, но кому-то повезло, и некоторые семьи переехали в новостройки на Пензенской, Дачной и Владимирской. Тогда они были еще не очень-то обжиты, а сейчас вроде бы подпадают даже в разряд престижных районов. Кто такие братья Кузнецовы – мало кто знает. Помню только, как в школе нам рассказывали о том, что они участвовали в революции. Еще бы вспомнить, в какой именно. Братьям даже памятник поставили на территории вагонного депо. До них там стоял бронзовый Ильич, которого быстренько убрали, как только цветмет стал дорожать. Сомнительно, конечно, что все из обитателей Ям поголовно знают историю братьев Кузнецовых. Зачем им это? Раньше Ямы были по площади и по населению больше, чем сейчас. Помнится, даже был период, когда ямские враждовали с запанскими. Первые получали от последних в морду и убирались в свои заросли за железную дорогу. Пацаны возрастом поменьше отлавливали своих сверстников в водоохранной зоне поселка Шмидта и велели убираться восвояси. А загорать и купаться на своем «тухлом Дунае». Есть такие «речки» едва ли не в каждом поселке. Их воды несут запах какой-то потаенной жизни заводов и фабрик. Запах, заметим, отвратительный. Правда, война между двумя неравными, как по силе, так и по количеству бойцов на душу населения, не могла продолжаться бесконечно. Уже в конце 80-х никто никого не трогал, предпочитая скопом чинить разборки над городскими, в категорию которых попадал каждый, кто не из Ям или Запанского. Если рассматривать эту часть города под какой-то социально-исторической призмой, то вряд ли можно обнаружить что-то, достойное внимания. Примечательны Ямы были только тем, что там имелись и до сих пор существуют два кладбища – татарское и еврейское, которые бок о бок соседствуют уже долгие годы, как Израиль и Палестина. Буквально на днях я бродил по этим окрестностям, ощущая тишину и вечный покой. Даже воробьи на ветках сидели молча, наверное, тоже проникнувшись кладбищенской атмосферой. Пройдя вдоль всего кладбища вниз, по направлению к путям, я неожиданно наткнулся на ворота базы, которой здесь раньше не было. Был облаян собаками, с которыми мне меньше всего хотелось иметь дело, и двинулся в обратную сторону. Кое-где бетонная ограда еврейского кладбища зияла провалами. В одном месте сквозь нее было видно последнее пристанище некоего Мартинсона. Неухоженное и покосившееся. Неожиданно, несмотря на дневную пору, стало мгновенно жутко, и даже волосы на голове зашевелились. Откуда-то повеяло запахом смерти, неотвратимой, как и все сущее. Я поспешил покинуть это место с его давящей тишиной. Проходя мимо ворот кладбища, прочитал на табличке уведомление, что в выходные оно закрыто. Интересно, только от посещения или вообще? А хоронить как? Впрочем, это меня не касалось. Неподалеку от последнего дома людей, принадлежащих к двум религиям, высится здание школы №40. Не самое хорошее место для общеобразовательного учреждения. Я представил себе, как учитель вдалбливает своим подопечным, что они должны думать о своем будущем. А подопечные во время уроков вынуждены созерцать из окон классов унылый пейзаж надгробий, увенчанных полумесяцами и звездами Давида. Правда, кому-то приходилось его созерцать не только во время уроков. Было время, когда в Ямах стояло больше домов, и некоторые из них были практически впритык к кладбищам. Обитатели вынуждены были вечерять, глядя из окон на могилы.

ОТ БОБЕРМАНА ДО ТРИАЛОНА

Помню, как, еще будучи молодыми, мы ходили в Ямы к кому-то из знакомых. Тогда эта местность больше всего напоминала маленькую деревеньку. На улицах возле каждого двора стояли скамейки, и всюду носилась детвора, играя в давно забытые игры. Но ямские предпочитали ходить в другие места в поисках развлечений. Это у нас, соседей, было куда сходить, а в Ямах из интересного были только желатинка, куда привозили на переработку свиные шкуры, и какая-то контора по производству триалона и соды. Уже повзрослев, мы проникали на территорию этих мелких фабрик, откуда воровали упомянутый триалон и сбагривали его домохозяйкам, которые не имели возможности купить в нужном количестве мыло или стиральный порошок, сбывавшиеся в тот период через розничную сеть исключительно по талонам. А еще пивники грешили тем, что разбавляли триалоном пиво, чтобы было больше пены.

Более молодые из нас, кто еще не проникся духом коммерции, просто развлекались, иногда забредая от нечего делать на ямские кладбища. Почему-то самым крутым развлечением считалось подразнить престарелого еврея или татарина. Последних по неведомой причине боялись, как огня. Наверное, от того, что одного из пойманных пацанов смотритель кладбища привязал на ночь к могильной ограде, чтобы отучить от таких походов. Пацан, правда, потом вернулся живой и здоровый и всем рассказывал о незабываемой ночи под сенью татарских надгробий. Это только потом мы узнали, что он ближе к наступлению темного времени суток сумел развязать путы и драпал с такой скоростью, как будто за ним гнались все обитатели мусульманского ада, или как там он у них называется… История, кстати, свидетельствует, что ранее здесь находилось только татарское кладбище, но еще в начале прошлого века уполномоченный еврейского кладбища, находившегося совсем в другом месте, Моисей Боберман устроил скандал в Городской Думе, которая выделила под захоронение сыновей Давидовых крохотный участок, да еще рядом с кладбищем, на котором в то время хоронили заболевших холерой. Над Боберманом тогда поскабрезничали, дескать, он боится, как бы усопшие не заразились… Однако сочли возможным выделить новое место, неподалеку от которого ранее располагались пороховые склады. Стоит отметить, что в наше время подростки не занимались на кладбищах погромами, как это происходит сейчас. Последний раз упоминалось о таком факте: один из бывших воспитанников детского дома Михаил Панков и двое его друзей проникли на еврейское кладбище, где осквернили больше пятидесяти надгробий. Панков тогда признался, что хотел стать сатанистом. По этой причине на некоторых могилах рисовал оккультные символы собственной кровью. Хотел даже убить кота в ритуальных целях, но животному удалось вырваться и убежать. Друзьям детдомовца в марте 2001 года дали условные сроки, а самого его отправили на перевоспитание в психбольницу.

Сам этот Панков, по всей видимости, не местный. Ямские таким непотребством не грешили. Сейчас и вовсе те, кто остались жить на прежнем месте, грешат только чрезмерными возлияниями. А что им еще делать? Единственное культмассовое заведение поблизости — это общественная баня. Но не ходить же в нее каждый день. Недавно, встретив своего старого знакомого, который ранее проживал в Ямах, поинтересовался, где он сейчас обитает. «А-а-а, — протянул он, махнув неопределенно рукой. – На Солнечной…» Это он имел в виду микрорайон с одноименным названием неподалеку от Поляны Фрунзе. Ему бы радоваться, что на Солнечной, а то ведь могли бы подыскать что-нибудь поближе. Скажем, на Лунной, где, как известно, располагается печальная контора, чье название зачастую принимают за аббревиатуру и расшифровывают как Место окончательной регистрации граждан.

ЗДЕСЬ, КАК НИ ТРУБИ, ВСЕ ИГРАЕШЬ ОТБОЙ

Сейчас в Ямах народу почти не осталось, и всех обитателей можно пересчитать практически по пальцам. До этого анклава никому нет дела, и здесь проживают либо совсем уже старые люди, кому некуда податься, либо молодежь с пролетарским уклоном, чей удел дом-работа, и так до конца жизни. Редко когда здесь происходит что-то заметное. Последний раз, когда я заглядывал в Ямы в сентябре, на одном из заборов был приклеен плакат, разрисованный цветами и с надписью: «Сегодня на улице Трехгорной появилась новая семья». Обитатели частного дома отмечали свадьбу, но особых торжеств по этому поводу я не заметил. На улице курила невеста в подвенечном платье, только что вернувшаяся из ЗАГСА. Неподалеку стояли пара «Жигулей» с лентами. Вот, собственно, и вся торжественность. Разве что обитатели Терхгорной обсуждали новобрачных, которые до этого просто жили в гражданском браке, а тут решили расписаться. С другой стороны, может быть пополнение в семье даст им возможность обратиться к властям и та даст им жилье (хотя и вряд ли) где-нибудь в более благопристойном районе, чем этот, пропахший сточными водами и сотрясаемый грохотом железной дороги. Неподалеку мне попалась бабуля, копошившаяся на свалке и вытаскивавшая из груд мусора деревянные доски. Местная обитательница, которой уже перевалило за восьмой десяток, сказала мне, что собирает дрова, чтобы было чем зимой печку топить. Газ провести здесь не только затруднительно, но и дорого, учитывая пенсию ее и дочери – инвалида второй группы. Сама бабуля, представившаяся Марией Прокофьевной, сказала, что обитает в этих краях уже 22 года. «Не знаю, сколько еще проживем здесь. Дочь у меня больная, да вот власти посулили какое-то жилье. Она уже несколько лет на очереди стоит. Даст Бог… А так мы живем здесь хорошо».

Ну, да. Оно и видно. Я, конечно, не хочу оскорбить оставшихся немногочисленных обитателей Ям, но их территория напоминает с одной стороны помойку, а с другой – чулан, в коем безалаберный хозяин складирует всякий не нужный более в хозяйстве хлам, который тем не менее жалко выбрасывать совсем. Вдруг, пригодится. Хотя вряд ли местные жители уже для чего-то пригодятся. Их территорию со всех сторон окружают строительные базы и склады, которые все больше теснят и без того маленький поселок. Названия близлежащих контор могут ввести в уныние. Что примечательного для жизни может содержать база института с чудовищным названием «Террниигражданпроект». Несколько раз, пытаясь пройти знакомыми тропами, я в недоумении останавливался, упираясь в груды бытового мусора. Со всех сторон меня окружали раздолбанные железные заборы, увитые плющом вперемешку с колючей проволокой. На них имелись надписи, сообщавшие неизвестно кому, что «Матвей – козел», а «Стройальянс forever»… По верху заборов торчали ящики с неизвестным содержимым и полиэтиленовые упаковки с банками, в которых в советское время продавали майонез. Те же банки потом использовались под анализы в поликлинику. Здесь многие дороги ведут в никуда и напоминают лабиринт, в котором, правда, затруднительно заблудиться. Зато можно случайно провалиться в упоминавшийся выше «тухлый Дунай», вверх по течению которого стоят то ли дома, то ли дачи, а с их территории доносится тарабарщина на татарском в сочетании с русским-матерным. Всюду стоят остовы автомобилей, марки которых невозможно опознать. Наверху людское кладбище, внизу – автомобильное. Какой-то грузовик стоял возле забора, судя по всему, уже несколько лет и неизвестно было, кто кого подпирает. Здесь куда ни пойди, все равно будешь натыкаться на указатели, сообщающие, что это улица Трехгорная. По другую сторону, куда нужно двигать в обход, по причине невесть откуда появившейся базы, находится Юзовая, а сверху Ново-Урицкого, которая и вовсе уже считается, чуть ли не другим миром. По ней, натужно скрипя, прополз мне навстречу автобус 52-го маршрута. Для полноты картины на его борту следовало бы написать маршрут следования: «Вокзал-Ямы-Толевая-Чуваши». Кому надо, тот поймет. Вдоволь нагулявшись по Ямам и вспомнив некоторые из штрихов к портрету моей юности, я поспешил перейти железнодорожные пути. Территория, оставшаяся позади и скрытая кустами и строящимися гаражами, оставила какое-то тягостное впечатление. Очередные никому не нужные трущобы с их обитателями, многим из которых нечего ждать от жизни, если они не смогут вырваться из этой унылой трясины, города-кладбища. Надеяться им можно только на себя.

Илья КРУГОВОЙ krugovoy 

маленькие фотографии кликабельны

Вид на Засамарье из «Ям»

не хуже швейцарии

по улицам ямским

речка «вонючка»

край высоких заборов

чапыжник

местные Алики

враги сожгли родную хату

солярий для местных бичей

обрудованное лежбище ямских бомжей

до стены плача делеко

вдоль еврейского кладбища

кладбищенский забор

в этой школе ямских учили уму — разуму

татарское кладбище Самары

последняя баня с автономной котельной на Ново-Урицкой